Неточные совпадения
Мужики связали его, привезли в город, а здесь врачи установили, что земский давно уже, месяца два-три назад тому, сошел
с ума.
Но вот беда, я не вижу, чтоб у тебя было что-нибудь серьезное на
уме: удишь
с мальчишками рыбу, вон болото нарисовал, пьяного
мужика у кабака…
— Будешь задумчив, как навяжется такая супруга, как Марина Антиповна! Помнишь Антипа? ну, так его дочка! А золото-мужик, большие у меня дела делает: хлеб продает, деньги получает, — честный, распорядительный, да вот где-нибудь да подстережет судьба! У всякого свой крест! А ты что это затеял, или в самом деле
с ума сошел? — спросила бабушка, помолчав.
— А я вам доложу, князь, — сказал приказчик, когда они вернулись домой, — что вы
с ними не столкуетесь; народ упрямый. А как только он на сходке — он уперся, и не сдвинешь его. Потому, всего боится. Ведь эти самые
мужики, хотя бы тот седой или черноватый, что не соглашался, —
мужики умные. Когда придет в контору, посадишь его чай пить, — улыбаясь, говорил приказчик, — разговоришься —
ума палата, министр, — всё обсудит как должно. А на сходке совсем другой человек, заладит одно…
Мужиков мы драть перестали
с большого
ума, а те сами себя пороть продолжают.
— Что ты, что ты, дурак,
с ума сошел, что ли? — поспешно перебил его толстяк. — Ступай, ступай ко мне в избу, — продолжал он, почти выталкивая изумленного
мужика, — там спроси жену… она тебе чаю даст, я сейчас приду, ступай. Да небось говорят, ступай.
Смотрят
мужики — что за диво! — ходит барин в плисовых панталонах, словно кучер, а сапожки обул
с оторочкой; рубаху красную надел и кафтан тоже кучерской; бороду отпустил, а на голове така шапонька мудреная, и лицо такое мудреное, — пьян, не пьян, а и не в своем
уме.
— Да ведь, отцы вы наши, — для кого хорошо? для нашего брата,
мужика, хорошо; а ведь вы… ах вы, отцы мои, милостивцы, ах вы, отцы мои!.. Простите меня, дурака,
с ума спятил, ей-богу одурел вовсе.
— Я не знаю, как у других едят и чье едят
мужики — свое или наше, — возразил Павел, — но знаю только, что все эти люди работают на пользу вашу и мою, а потому вот в чем дело: вы были так милостивы ко мне, что подарили мне пятьсот рублей; я желаю, чтобы двести пятьдесят рублей были употреблены на улучшение пищи в нынешнем году, а остальные двести пятьдесят — в следующем, а потом уж я из своих трудов буду высылать каждый год по двести пятидесяти рублей, — иначе я
с ума сойду от мысли, что человек, работавший на меня — как лошадь, — целый день, не имеет возможности съесть куска говядины, и потому прошу вас завтрашний же день велеть купить говядины для всех.
— И кончать тоже
с умом надо. Сами в глаза своего дела не видели, а кругом пальца обернуть его хотите. Ни
с мужиками разговору не имели, ни какова такова земля у вас есть — не знаете. Сколько лет терпели, а теперь в две минуты конец хотите сделать!
— Выгодное — как не выгодное. Теперича, ежели
мужика со всех сторон запереть, чтоб ему ни входу, ни выходу — чего еще выгоднее! Да ведь расчет-то этот нужно тоже
с умом вести, сосчитать нужно, стоит ли овчинка выделки! Ну, а Григорий Александрыч не сосчитал, думал, что штрафы-то сами к нему в карман полезут — ан вышло, что за ними тоже походить надо!
Мужик остановил, и Степана Трофимовича общими усилиями втащили и усадили в телегу, рядом
с бабой, на мешок. Вихрь мыслей не покидал его. Порой он сам ощущал про себя, что как-то ужасно рассеян и думает совсем не о том, о чем надо, и дивился тому. Это сознание в болезненной слабости
ума мгновениями становилось ему очень тяжело и даже обидно.
На всех лицах заметно было какое-то сомнение и недоверчивость. Все молча поглядывали друг на друга, и в эту решительную минуту одно удачное слово могло усмирить все
умы точно так же, как одно буйное восклицание превратить снова весь народ в безжалостных палачей. Уже несколько пьяных
мужиков,
с зверскими рожами, готовы были подать первый знак к убийству, но отец Еремей предупредил их намерение.
Вот от этой-то голодухи и земцы из своих нор в Петербург наползают. Был у нас когда-то
мужик, так на этом
мужике нынче Колупаев
с Разуваемым поехали; была ссуда, были облигации, а куда они подевались, и
ума не приложишь; наконец, осталась земля, а ее не угрызешь. О, горе нам, рожденным в свет!
— Нешто
мужики — люди? Не люди, а, извините, зверье, шарлатаны. Какая у
мужика жизнь? Только есть да пить, харчи бы подешевле, да в трактире горло драть без
ума; и ни тебе разговоров хороших, ни обращения, ни формальности, а так — невежа! И сам в грязи, и жена в грязи, и дети в грязи, в чем был, в том и лег, картошку из щей тащит прямо пальцами, квас пьет
с тараканом, — хоть бы подул!
Ну, бабенки-то и сбились
с ума совсем: что им, значит,
с мужиками со своими делать?
— Ты, Михайло Антонов, человек умный, тебе известно: пожар
мужика с ума сводит…
И вот со степи татары подошли, но не нашлось в князьях воителей за свободу народную, не нашлось ни чести, ни силы, ни
ума; предали они народ орде, торговали им
с ханами, как скотом, покупая за мужичью кровь княжью власть над ним же,
мужиком.
Обыкновенно он начинал
с того, что хвастался своим
умом, силою которого безграмотный
мужик создал и ведет большое дело
с глупыми и вороватыми людьми под рукою, — об этом он говорил пространно, но как-то вяло,
с большими паузами и часто вздыхая присвистывающим звуком. Иногда казалось, что ему скучно исчислять свои деловые успехи, он напрягается и заставляет себя говорить о них.
Но как говорить
с ней, чтоб вызвать
ум её на правильный путь и облагородить душу, изуродованную глупыми романами и обществом
мужиков, солдата, пьяницы-отца?
Мужик, к помощи которого обратился купец, был, как всякий русский
мужик, «
с вида сер, но
ум у него не черт съел».
Мужик подъехал к лавке, купил овса и поехал домой. Когда приехал домой, дал лошади овса. Лошадь стала есть и думает: «Какие люди глупые! Только любят над нами умничать, а
ума у них меньше нашего. О чем он хлопотал? Куда-то ездил и гонял меня. Сколько мы ни ездили, а вернулись же домой. Лучше бы
с самого начала оставаться нам
с ним дома; он бы сидел на печи, а я бы ела овес».
Наконец все
мужики были отпущены, но писарь все-таки не вдруг допустил до себя Алексея. Больно уж хотелось ему поломаться. Взял какие-то бумаги, глядит в них, перелистывает, дело, дескать, делаю, мешать мне теперь никто не моги, а ты, друг любезный, постой, подожди, переминайся
с ноги на ногу… И то у Морковкина на
уме было: не вышло б передряги за то, что накануне сманил он к себе Наталью
с грибовной гулянки… Сидит, ломает голову — какая б нужда Алешку в приказ привела.
С товарищем переглянулись мы.
Хотя не очень прытки были сами,
Но видим ясно: этой кутерьмы
И бабушка не разведет бобами.
Практические подлинно
умы!
Нашли исход: рядиться
мужиками!
Голубушка! Я звать ее не мог:
Я не себя — ее я поберег.
И процесс заказыванья в трактире нравился Палтусову. Он любил этих ярославцев, признавал за ними большой
ум и такт, считал самою тонкою, приятною и оригинальною прислугой; а он живал и в Париже и в Лондоне. Ему хотелось всегда потолковать
с половым, видеть склад его
ума, чувствовать связь
с этим
мужиком, способным превратиться в рядчика, в фабриканта, в железнодорожного концессионера.
Какое страшное нравственное искалечение должно происходить в
умах и сердцах таких людей, часто молодых, которые, я сам слыхал,
с видом глубокомысленной практической мудрости говорят, что
мужика нельзя не сечь и что для
мужика это лучше.